Млини Господні мелють поволі, але дуже ретельно
Сегодня лучше, чем вчера, за что спасибо тем, кто. Хотя терзаться, то ли я мудрая и терпеливая, то ли просто режу собаке хвост по частям, буду еще долго, на пару месяцев хватит. И мне срочно надо рассказать что-нибудь забавное, пока сплин не заел.
Моя семья (которую я, конечно же, очень люблю — несмотря на написанное ниже) обладает уникальным и неповторимым свойством: все, что мы холим и лелеем, дохнет точно через две недели — от чрезмерной заботы, не иначе; та же живность/растительность, которая появилась случайно, неожиданно и вообще даром никому не нужна, колосится и размножается соседям на радость, пока не займет всю доступную территорию. Вот, например, пчелы.
Очень много текста о крылатых тваряхКаких-то пятьдесят-шестьдесят лет назад мой дед был неплохим пасечником. Потом получил среднее образование, потом женился, потом переехал в город, закончил университет, родил двоих детей… — в общем, о своих пчеловодческих талантах он благополучно забыл.
А лет десять назад, когда ему стукнуло что-то около семидесяти пяти, внезапно вспомнил. И дежурными рассказами о семьях, прополисе, сотах, рамках и всем прочем так качественно (и совершенно не специально!) вынес родителям мозг, что они на день рождения подарили ему два улья. Делалось это все под девизом «Чем бы дитя не маялось!», и все, в общем-то, были уверены, что к осени эти жужжащие недоразумения все равно передохнут, дед успокоится, а мы заживем спокойно.
…Ну что вам сказать? Никому пчелы не нужны? Здоровые, трудолюбивые, почти дрессированные, карпатской породы, с родословной. Просто у нас их уже 47 (прописью: сорок семь!) семей, останавливаться они не собираются, а трехэтажные ульи наука пока не придумала. Мама с горя выучила слово «Ибей» и требует, чтобы я срочно этот питомник выставила на продажу. Зная свою маму, я скорее уговорю ПейПал открыть для украинцев прием денег, чем объясню ей, почему пчелы на Ибее не очень хорошо продаются. В общем, если вам вдруг надо — обращайтесь, я недорого отдам.
Но пчелы — это пчелы. В конце концов, они все же мед приносят (и мой папа уже наладил мелкооптовую торговлю этим ценным продуктом непосредственно с собственного балкона). До пчел у нас были попугайчики.
Нет, начиналось все достаточно невинно: папа с мамой и моим маленьким (тогда еще маленьким) братом гуляли в парке. Стоял октябрь, небо голубело, листья багрянели, и вообще природа настраивала на философские мысли, коим папа с удовольствием и предавался.
Размышления о бренности бытия были прерваны самым беспардонным образом: рядом пел скворец. Пап был трезв, здоров и прекрасно отдавал себе отчет в том, что даже в Одессе октябрь — очень неподходящее для скворцов время года. Он осторожно поинтересовался у мамы, не слышит ли она чего-нибудь необычного. Мама слышала, и папа облегченно вздохнул: как известно из классики, коллективно только гриппом болеют. Значит, не галлюцинация.
После пристального рассматривания всех окрестных деревьев был найден и нарушитель папиного душевного равновесия — им оказался волнистый попугайчик нежно-салатного цвета, который замерз и оголодал до такой степени, что даже не пытался улететь, когда папа полез за ним на тополь. Бедняга терпеливо дождался, пока его сняли с ветки, уложили в папин карман и донесли домой.
Следующие несколько недель были заняты научными изысканиями. Интернета тогда еще не придумали, так что всю необходимую инфу пришлось добывать самостоятельно — в библиотеке; на дворе стоял конец восьмидесятых, поэтому нечего было и думать о покупке готовой клетки — дефицит-с. Поначалу Яша жил в коробке, затянутой сеткой от комаров, позже жилище ему смастерил папа (а много-много лет спустя остатки от прутьев превратились в тонкие спицы, на которых я вяжу всякую всячину для БЖД – но это так, лирическое отступление).
В общем, к весне Яша был откормлен, обогрет, владел собственной жилплощадью, и мы решили заняться его размножением. С этой целью на птичьем рынке для него была куплена подруга жизни; правда, мы все еще оставались начинающими попугаеводами, поэтому допустили сразу две глобальные ошибки: во-первых, девочку выбрали голубую (как оказалось, попугайчики группируются по цветам, и смешанные пары потомства не дают); во-вторых, через пару месяцев она оказалась Гошей.
Это была настоящая трагедия: пока мы коллективно решали, как из одной клетки сделать две, и кому покупать жену в первую очередь — Яше или Гоше — жена прилетела самостоятельно. Клетка с попугаями у нас стояла на балконе, окно было открыто по случаю жары, и покинувшая отчий дом дама попугайской национальности, видимо, решила, что жилищные условия и количество самцов в гареме ее вполне устраивают. В общем, когда мама услышала шум и вышла на балкон, картину увидела еще ту: тощий зеленый попугай висел на дверце клетки и верещал, настойчиво требуя впустить его внутрь. Что, собственно, мама и сделала.
Новенькую назвали Глафирой, она оказалась удивительно умной и невероятно нахальной, гоняла своих мужиков по клетке, воровала у нас еду из тарелок, обожала мамины украшения, копировала все случайно услышанные звуки, чем немало смущала гостей — а вы бы не смутились, если бы у вас над ухом внезапно каркнула ворона?
Но, несмотря на ум и сообразительность, главного Глафира добиться так и не могла: Гоша не обращал на нее внимания из-за неправильной палитры, Яша просто стеснялся своего более молодого напарника. Неизвестно, сколько бы еще тянулся этот любовный треугольник, но конец страданиям Глафиры положила одна трагически-романтическая история.
Нам неожиданно подарили еще одного попугайчика. Голубого. Девочку. Это была любовь с первого взгляда: Гоша млел, таял, носил ей зерна в клюве и расчесывал перышки. Вся семья замерла в предвкушении, но идиллия кончилась так же внезапно, как и началась: девочка, которой мы даже не успели придумать имя, оказалась больной и умерла через несколько дней.
Гоша был безутешен. Он отказывался есть и пить, сидел, нахохлившись, на жердочке и не радовался даже новому зеркальцу. Ветеринар не нашел никаких признаков инфекции, патологии, травмы или вообще хоть чего-нибудь в этом роде, а лечить разбитое попугайское сердечко он не умел. Через месяц Гоша скончался, был спешно переименован в Ромео и похоронен под той же вишней, что и его возлюбленная, которую посмертно нарекли Джульеттой.
Кого случившиеся трагические события не тронули, так это Глафиру. Наконец-то исполнилась ее давняя мечта: она оказалась в отдельной клетке с самцом подходящего цвета, которого никто больше не смущал, не комментировал и вообще не сбивал романтический настрой. Уже через неделю после печальной кончины Ромео Глаша силой загнала Яшу в спальню и снесла первое яйцо.
А потом еще одно. И еще. И еще. Яйца неслись конвейером; первую партию высиживала сама Глафира, остальные были брошены практически на произвол судьбы — за ними присматривали старшие птенцы, которые успели вылупиться раньше. Яша метался от кормушки к гнезду и обратно, стараясь накормить всю эту ораву. Одна Глафира самозабвенно общалась с зеркальцем, считая, видимо, что свою миссию она уже выполнила, детей родила, а воспитание отпрысков ее не касается. Вакханалия продолжалась все лето, и под конец у нас получилось 38 (прописью: тридцать восемь!) юных попугайчиков, не считая их самоотверженного отца и непутевой матери.
Тем временем вся семья занималась пристраиванием птицефермы в добрые руки: мы дарили их родственникам и отдавали друзьям, так что через некоторое время нас перестали приглашать в гости — чисто на всякий случай; продавали через объявления на столбах и сдавали их в зоомагазин. Остановились, когда внезапно выяснилось, что у нас остались только Яша с Глашей и их самая младшая дочь. Впрочем, мы бы и ее сдали кому-нибудь недостаточно осторожному, но желающих не столь специфичного птенца не нашлось. Поскольку барышня была самой младшей в выводке из 38-и попугайчиков, на ней качественно потоптались все 37 старших братье и сестер. Она не умела летать, у нее была врожденная травма лапок, из-за которой ходить она могла только на полусогнутых, опираясь на суставы пальцев. Зато поесть это недоразумение любило, и скоро борьба с ожирением стала насущной необходимостью.
Пока мы радовались счастливому избавлению от попугайского нашествия и придумывали, как бы назвать оставшуюся у нас девочку, Глафира решила, что она все-таки женщина, а не инкубатор, научилась самостоятельно открывать клетку и, махнув на прощание зеленым крылом, улетела покорять неведомые дали. Яша остался наедине со своей безымянной дочерью.
Несколько лет они жили тихо-мирно; покупать Яше новую подругу жизни мы не торопились по вполне понятным причинам; он постарел и однажды тихо скончался, будучи солидным попугаем весьма преклонных годов. Безымянная дочь осталась в одиночестве.
Впрочем, скоро выяснилось, что она и одна может устроить веселую жизнь всей семье. Дело в том, что девочка обожала болеть, и делала это с чувством, с толком, с расстановкой. За несколько лет нам довелось самостоятельно делать кесарево сечение (яйца попугаи несут даже в отсутствие самца, просто их них никто не вылупляется), оперировать чирей на шее, в совершенстве освоить искусство изготовление шапочек из фольги (а как иначе добиться того, чтобы мазь против очередной болячки не была склевана в первые же пять минут?), научиться составлять попугайские диеты, обрезать когти и шлифовать пятки.
Скончалось это недоразумение самым дурацким способом из всех возможных: летать оно не умело, зато научилось самостоятельно открывать дверцы клетки. И однажды барышня оказалась не в том месте не в то время: брат на нее попросту наступил. Вы не поверите, но упокоиться несчастному попугаю не удалось даже после смерти: мы хотели похоронить ее, как и всех предшественников, на даче под вишней, но пока копали ямку, трупик украла кошка. Для погребения осталось всего несколько перышек.
На этом наше увлечение попугаями благополучно окончилось, место пернатых сначала заняли рыбки, потом виноград, кролики и пчелы, и мне даже страшно представить, что будет следующим.
Но если вам вдруг для счастья не хватает парочки ульев — обращайтесь. Недорого отдам :-)
Моя семья (которую я, конечно же, очень люблю — несмотря на написанное ниже) обладает уникальным и неповторимым свойством: все, что мы холим и лелеем, дохнет точно через две недели — от чрезмерной заботы, не иначе; та же живность/растительность, которая появилась случайно, неожиданно и вообще даром никому не нужна, колосится и размножается соседям на радость, пока не займет всю доступную территорию. Вот, например, пчелы.
Очень много текста о крылатых тваряхКаких-то пятьдесят-шестьдесят лет назад мой дед был неплохим пасечником. Потом получил среднее образование, потом женился, потом переехал в город, закончил университет, родил двоих детей… — в общем, о своих пчеловодческих талантах он благополучно забыл.
А лет десять назад, когда ему стукнуло что-то около семидесяти пяти, внезапно вспомнил. И дежурными рассказами о семьях, прополисе, сотах, рамках и всем прочем так качественно (и совершенно не специально!) вынес родителям мозг, что они на день рождения подарили ему два улья. Делалось это все под девизом «Чем бы дитя не маялось!», и все, в общем-то, были уверены, что к осени эти жужжащие недоразумения все равно передохнут, дед успокоится, а мы заживем спокойно.
…Ну что вам сказать? Никому пчелы не нужны? Здоровые, трудолюбивые, почти дрессированные, карпатской породы, с родословной. Просто у нас их уже 47 (прописью: сорок семь!) семей, останавливаться они не собираются, а трехэтажные ульи наука пока не придумала. Мама с горя выучила слово «Ибей» и требует, чтобы я срочно этот питомник выставила на продажу. Зная свою маму, я скорее уговорю ПейПал открыть для украинцев прием денег, чем объясню ей, почему пчелы на Ибее не очень хорошо продаются. В общем, если вам вдруг надо — обращайтесь, я недорого отдам.
Но пчелы — это пчелы. В конце концов, они все же мед приносят (и мой папа уже наладил мелкооптовую торговлю этим ценным продуктом непосредственно с собственного балкона). До пчел у нас были попугайчики.
Нет, начиналось все достаточно невинно: папа с мамой и моим маленьким (тогда еще маленьким) братом гуляли в парке. Стоял октябрь, небо голубело, листья багрянели, и вообще природа настраивала на философские мысли, коим папа с удовольствием и предавался.
Размышления о бренности бытия были прерваны самым беспардонным образом: рядом пел скворец. Пап был трезв, здоров и прекрасно отдавал себе отчет в том, что даже в Одессе октябрь — очень неподходящее для скворцов время года. Он осторожно поинтересовался у мамы, не слышит ли она чего-нибудь необычного. Мама слышала, и папа облегченно вздохнул: как известно из классики, коллективно только гриппом болеют. Значит, не галлюцинация.
После пристального рассматривания всех окрестных деревьев был найден и нарушитель папиного душевного равновесия — им оказался волнистый попугайчик нежно-салатного цвета, который замерз и оголодал до такой степени, что даже не пытался улететь, когда папа полез за ним на тополь. Бедняга терпеливо дождался, пока его сняли с ветки, уложили в папин карман и донесли домой.
Следующие несколько недель были заняты научными изысканиями. Интернета тогда еще не придумали, так что всю необходимую инфу пришлось добывать самостоятельно — в библиотеке; на дворе стоял конец восьмидесятых, поэтому нечего было и думать о покупке готовой клетки — дефицит-с. Поначалу Яша жил в коробке, затянутой сеткой от комаров, позже жилище ему смастерил папа (а много-много лет спустя остатки от прутьев превратились в тонкие спицы, на которых я вяжу всякую всячину для БЖД – но это так, лирическое отступление).
В общем, к весне Яша был откормлен, обогрет, владел собственной жилплощадью, и мы решили заняться его размножением. С этой целью на птичьем рынке для него была куплена подруга жизни; правда, мы все еще оставались начинающими попугаеводами, поэтому допустили сразу две глобальные ошибки: во-первых, девочку выбрали голубую (как оказалось, попугайчики группируются по цветам, и смешанные пары потомства не дают); во-вторых, через пару месяцев она оказалась Гошей.
Это была настоящая трагедия: пока мы коллективно решали, как из одной клетки сделать две, и кому покупать жену в первую очередь — Яше или Гоше — жена прилетела самостоятельно. Клетка с попугаями у нас стояла на балконе, окно было открыто по случаю жары, и покинувшая отчий дом дама попугайской национальности, видимо, решила, что жилищные условия и количество самцов в гареме ее вполне устраивают. В общем, когда мама услышала шум и вышла на балкон, картину увидела еще ту: тощий зеленый попугай висел на дверце клетки и верещал, настойчиво требуя впустить его внутрь. Что, собственно, мама и сделала.
Новенькую назвали Глафирой, она оказалась удивительно умной и невероятно нахальной, гоняла своих мужиков по клетке, воровала у нас еду из тарелок, обожала мамины украшения, копировала все случайно услышанные звуки, чем немало смущала гостей — а вы бы не смутились, если бы у вас над ухом внезапно каркнула ворона?
Но, несмотря на ум и сообразительность, главного Глафира добиться так и не могла: Гоша не обращал на нее внимания из-за неправильной палитры, Яша просто стеснялся своего более молодого напарника. Неизвестно, сколько бы еще тянулся этот любовный треугольник, но конец страданиям Глафиры положила одна трагически-романтическая история.
Нам неожиданно подарили еще одного попугайчика. Голубого. Девочку. Это была любовь с первого взгляда: Гоша млел, таял, носил ей зерна в клюве и расчесывал перышки. Вся семья замерла в предвкушении, но идиллия кончилась так же внезапно, как и началась: девочка, которой мы даже не успели придумать имя, оказалась больной и умерла через несколько дней.
Гоша был безутешен. Он отказывался есть и пить, сидел, нахохлившись, на жердочке и не радовался даже новому зеркальцу. Ветеринар не нашел никаких признаков инфекции, патологии, травмы или вообще хоть чего-нибудь в этом роде, а лечить разбитое попугайское сердечко он не умел. Через месяц Гоша скончался, был спешно переименован в Ромео и похоронен под той же вишней, что и его возлюбленная, которую посмертно нарекли Джульеттой.
Кого случившиеся трагические события не тронули, так это Глафиру. Наконец-то исполнилась ее давняя мечта: она оказалась в отдельной клетке с самцом подходящего цвета, которого никто больше не смущал, не комментировал и вообще не сбивал романтический настрой. Уже через неделю после печальной кончины Ромео Глаша силой загнала Яшу в спальню и снесла первое яйцо.
А потом еще одно. И еще. И еще. Яйца неслись конвейером; первую партию высиживала сама Глафира, остальные были брошены практически на произвол судьбы — за ними присматривали старшие птенцы, которые успели вылупиться раньше. Яша метался от кормушки к гнезду и обратно, стараясь накормить всю эту ораву. Одна Глафира самозабвенно общалась с зеркальцем, считая, видимо, что свою миссию она уже выполнила, детей родила, а воспитание отпрысков ее не касается. Вакханалия продолжалась все лето, и под конец у нас получилось 38 (прописью: тридцать восемь!) юных попугайчиков, не считая их самоотверженного отца и непутевой матери.
Тем временем вся семья занималась пристраиванием птицефермы в добрые руки: мы дарили их родственникам и отдавали друзьям, так что через некоторое время нас перестали приглашать в гости — чисто на всякий случай; продавали через объявления на столбах и сдавали их в зоомагазин. Остановились, когда внезапно выяснилось, что у нас остались только Яша с Глашей и их самая младшая дочь. Впрочем, мы бы и ее сдали кому-нибудь недостаточно осторожному, но желающих не столь специфичного птенца не нашлось. Поскольку барышня была самой младшей в выводке из 38-и попугайчиков, на ней качественно потоптались все 37 старших братье и сестер. Она не умела летать, у нее была врожденная травма лапок, из-за которой ходить она могла только на полусогнутых, опираясь на суставы пальцев. Зато поесть это недоразумение любило, и скоро борьба с ожирением стала насущной необходимостью.
Пока мы радовались счастливому избавлению от попугайского нашествия и придумывали, как бы назвать оставшуюся у нас девочку, Глафира решила, что она все-таки женщина, а не инкубатор, научилась самостоятельно открывать клетку и, махнув на прощание зеленым крылом, улетела покорять неведомые дали. Яша остался наедине со своей безымянной дочерью.
Несколько лет они жили тихо-мирно; покупать Яше новую подругу жизни мы не торопились по вполне понятным причинам; он постарел и однажды тихо скончался, будучи солидным попугаем весьма преклонных годов. Безымянная дочь осталась в одиночестве.
Впрочем, скоро выяснилось, что она и одна может устроить веселую жизнь всей семье. Дело в том, что девочка обожала болеть, и делала это с чувством, с толком, с расстановкой. За несколько лет нам довелось самостоятельно делать кесарево сечение (яйца попугаи несут даже в отсутствие самца, просто их них никто не вылупляется), оперировать чирей на шее, в совершенстве освоить искусство изготовление шапочек из фольги (а как иначе добиться того, чтобы мазь против очередной болячки не была склевана в первые же пять минут?), научиться составлять попугайские диеты, обрезать когти и шлифовать пятки.
Скончалось это недоразумение самым дурацким способом из всех возможных: летать оно не умело, зато научилось самостоятельно открывать дверцы клетки. И однажды барышня оказалась не в том месте не в то время: брат на нее попросту наступил. Вы не поверите, но упокоиться несчастному попугаю не удалось даже после смерти: мы хотели похоронить ее, как и всех предшественников, на даче под вишней, но пока копали ямку, трупик украла кошка. Для погребения осталось всего несколько перышек.
На этом наше увлечение попугаями благополучно окончилось, место пернатых сначала заняли рыбки, потом виноград, кролики и пчелы, и мне даже страшно представить, что будет следующим.
Но если вам вдруг для счастья не хватает парочки ульев — обращайтесь. Недорого отдам :-)
@темы: многабукаф, из ненаписанных мемуаров
-
-
23.04.2012 в 13:09Попугайчики особенно порадовали)
-
-
23.04.2012 в 17:51-
-
23.04.2012 в 19:20-
-
24.04.2012 в 16:10-
-
25.04.2012 в 14:57Кена (Феарн-Руис), не то слово. Особенно если учесть, что просыпаются эти звери с первыми лучами солнца, которое в Одессе летом встает в четыре утра, и сразу же начинают орать. Даже так: ОРАТЬ!!! Под конец мы в подъезд просачивались по стеночке, поскольку боялись страшной мсти соседей...
Eirena Naumova, ну, правды ради, их все же было 40 — включая родителей :-)
-
-
25.04.2012 в 20:02